И неожиданно на ум прыгнули Жалящие Скорпионы. А когда закончил этот драббл – в уме зародилась мысль «а не написать ли про иные Аспекты»? Сказано – сделано, я вчитался в эльдарский кодекс и Лексиканум, сделал пару набросков, и в итоге мысли воплотились еще в три текста. Хотел по всем Аспектам – не успел; что ж, может, еще сделаю.
Пламя дракона
Каждый раз, вступая в бой с иными народами, Фаренд произносит «Пламя» на языке врага, прежде чем нажать на спуск. Он знает, что его не услышат – маска заглушает звук, а попавшие под сгусток пламени из его оружия не поймут уже ничего и никогда. Да и не успеют – слишком горячо пламя, извергаемое орудием Огненного Дракона. Оно обращает в пар плоть и доспехи, рассыпает пеплом чужую жизнь – раньше, чем солдат успеет осознать, что расстался с миром живых.
Но Фаренд редко жаждет встречи с вражескими бойцами. Схватиться с ними могут и другие; долг Огненных Драконов – проложить своим путь, прожечь беспощадным пламенем укрепления и расплавить броню боевых машин. Что ему до солдат? Стоит ли действительно тратить на них жар своего огня, разожженное Фуэганом пламя?
А вот преграды и щиты, которые их создатели мнят несокрушимыми – иное дело.
К стенам и боевым машинам его тянет и иная мысль: когда бьешься с солдатами, то и свои бойцы сражаются вокруг, и жадное пламя Огненного Дракона может коснуться и их. Огню безразлично, чем кормиться: в этом его сила, в этом его ужас. Но когда целью становится крепость или громыхающий механизм – рядом редко оказываются свои воины, только собратья по Аспекту выплескивают драконью ярость вместе с ним.
И третья причина – отблески. Извергаясь из жерла орудия, пламя отбрасывает сотни и тысячи бликов, играющих на металле, окрашивающих его в непостижимые цвета. Они возникают лишь на долю секунды и тут же пропадают, оставаясь лишь в памяти; пока плавится металл или камень – они держатся дольше. На плоти такие цвета не возникают, или же исчезают так быстро, что Фаренд не успевает их разглядеть.
Только ради этого стоит направлять огонь на прочный тяжелый металл.
За свою жизнь Фаренд расплавлял броню танков мон-кей, прожигал насквозь грубые орочьи машины, превращал в шлак гладкие обводы техники тау и хищные зазубрины механизмов Коморры. В минуты мира он с улыбкой размышляет о том, что может считать себя настоящим знатоком чужеродной техники.
Некоторые другие воины собирают на полях битвы трофеи. Фаренд этого не делает никогда – зачем? Что ему собирать? Когда Огненный Дракон побеждает в бою, то трофеев просто не остается, все они обращаются в пепел и пар. Таков завет Фуэгана, такова дорога его Аспекта и путь бесконечных цветов и оттенков для Фаренда.
И потому, шагая по полю боя, он радуется – огнедышащему орудию в своих руках, рассекающим чужую броню потокам пламени и неизмеримо прекрасным оттенкам и переливам цветов, которые рождает его мастерство.
А вернувшись из битвы, Фаренд снимает маску и доспех, очищает тело – и идет в сады, где царят аромат растений и шелест ветра. Здесь нет стали, нет жестокой смерти и совершенно нет огня. И Фаренд знает, что так и должно быть.
Пламя дракона жарко горит в сражении.
Вне битвы оно не должно находить себе пищу.
Танец баньши
Движение – жизнь.
Неподвижность – смерть.
Голос – победа.
Молчание – поражение
Заповедь всех Воющих Банши со времен Бури Тишины. Заповедь, начертанная в сердце Нирадис, откровение, которое ее клинки безупречно выписывают на телах врагов. Чтобы понять ее, не надо принадлежать к смертоносно-быстрому Аспекту, достаточно лишь посмотреть на стремительных воительниц.
Воющих Банши не защищает тяжелая броня, как Жалящих Скорпионов; они не могут ускользнуть в небо, как Пикирующие Ястребы. И они не могут позволить себе бить с расстояния, как Огненные Драконы или Темные Жнецы.
Значит – им надо двигаться. Уходить от удара, рассекать чужую плоть безупречно точным выпадом, превосходить противника в скорости. Воющие Банши обманчиво хрупки, но никто не усомнится в их силе, увидев, как острый клинок отделяет голову врага от плеч и вспарывает чужую броню.
Говорят, что некоторые Банши движутся столь стремительно, что кровь врага не попадает на них и сама слетает с клинков. Нирадис не знает, правда ли это, но стремится к подобному совершенству, оттачивая каждое движение до битвы.
Перед боем она всегда знает, с кем придется столкнуться и обдумывает, как лучше сражаться. После боя она вспоминает каждый свой удачный удар или неверное движение. Но в самом бою…
Там Нирадис растворяется, уходит в совершенство движений и игру звука с миром. Неважно, кто ее окружает – плоть мон-кей, орков или иных существ поддается клинку совершенно одинаково. Только проклятые сородичи могут сравниться с ней в легкости и скорости, и только их Нирадис узнает в бою, когда ее мечи встречают ведьмовскую сталь, а не податливую плоть. Остальные же мысли уходят, растворяются во влитых в кровь инстинктах, и она не нарушает действий отряда лишь потому, что чувствует гармонию движений и криков сестер и следует ей.
Но в бою Нирадис не жаждет чужой смерти. Зачем? Это неважно, это отступает на второй план, меркнет пред танцем на ветру и звенящей оглушительной песней. Красота движения и звука – награда сама по себе; то, что она несет гибель врагам, остается для Нирадис лишь приятным дополнением.
Только когда ее голос больше не вплетается в симфонию песни других Банши, Нирадис останавливается и словно открывает глаза, заново взглянув на поле битвы и вспомнив, с кем сражалась, осознавая радость победы и горечь потери. Только вне боя она может познать детали случившегося.
До того, как стать Воющей Банши, она была художницей и собиралась уйти на Путь Провидца – но передумала. Другие удивляются тому, как легко она пошла дорогой Бури Тишины, но Нирадис лишь смеется, когда слышит такие вопросы.
Даже среди эльдар есть те, кто воспринимает Пути как нечто отдельное друг от друга. Нирадис знает правду: все Пути сплетаются и сливаются воедино для тех, кто умеет видеть и понимать. Она идет Путем Воина – но ее удар подобен взмаху кисти художника, и действия врага Банши предугадывает подобно провидцу. Это ли не доказательство единства Путей?
Кто-то говорит, что Воющие Банши танцуют в битве. Кто-то – что они поют. На деле же это ни песня, ни танец, нечто порожденное ими обоими, и у каждой Банши есть свое слово для того, что происходит с ними в бою.
Для Нирадис это слово – «жизнь».
Прыжок паука
Что есть Путь Паука?
Расчет.
Эту заповедь Неизвестного Феникса Лиатан усвоил самой первой. Другие воины могут довериться инстинктам, но на такую роскошь не имеет права никто из Пауков Варпа. Другие Аспектные воины перемещаются по земле и в воздухе, по стенам и по теням, но никто из них не покидает реальный мир. Путь Паука ведет сквозь иные миры.
Лиатан всегда радовался, что этот воинский Путь стал для него первым. Привыкни он к ярости Огненных Драконов или к беспощадной грации Пикирующих Ястребов – и осваивать прыжки стало бы куда труднее.
Привести в действие тонкий механизм, скрытый в ранце за плечами. Исчезнуть из мира, растворившись в безбрежном океане варпа. Снова возникнуть, мгновенно оценить то, как изменился мир вокруг за секунды отсутствия. Выстрелить в тот же миг, поразить нужные цели – и снова прыгнуть, сокращая путь через царство Хаоса.
Для этого нужен безупречный расчет. Иначе не попадешь, когда противник внезапно окажется совсем не там, где был до прыжка, да и само перемещение не сумеешь провести правильно, не окажешься на выбранной идеальной позиции. Не говоря уже о самом ее выборе.
Да, для любого прыжка нужны расчет – и воля.
Что есть Путь Паука?
Воля.
Война становится испытанием для многих; иногда даже закаленные воины вздрагивают, столкнувшись с ужасом убийства и горечью от гибели товарищей. Паукам Варпа уготовано лишнее испытание, и Лиатан был благодарен своим наставникам, просветившим его еще до первого прыжка.
Перемещаясь, Паук оказывается в мире бесконечного хаоса, где воплощены мечты и кошмары. Здесь ужасы мешаются с соблазнами; и те, и другие равно приковывают взгляд и завораживают разум.
Для реального мира прыжок длится мгновение. Для варпа… можно ли говорить о сроках в мире, где безумные боги играют со временем, как с цветной нитью?
Только воля позволяет либо отшвырнуть картины варпа прочь, либо вообще не воспринимать их. Воля, сосредоточенная на цели, подчиняющая мозг одной задаче – то, что становится непосильным для многих воинов.
Каждый Паук сосредотачивается по-своему; Лиатан представляет себя кинжалом, пронзающим варп – так быстро, что волны Хаоса не успевают замарать его или исказить. Он даже не знает, способны ли понять это другие Аспекты.
Не зря Пауков Варпа считают храбрейшими воинами. Только несокрушимая воля помогает им пойти на риск.
Что есть Путь Паука?
Риск.
Аспекты ближнего боя рискуют жизнью, сталкиваясь клинок к клинку с врагом. Аспекты дальнего боя рискуют жизнью, соревнуясь с противником в скорострельности и точности.
Но Пауки Варпа рискуют не только жизнью, но и душой. Каждый прыжок сквозь варп привлекает голодных хищников Хаоса, а возможно – и Ту, Кто Жаждет. Перед каждым боем Пауки молча переглядываются; даже если враг не сможет поразить их, есть шанс, что отряд понесет потери. Всегда есть.
«Самый опасный ваш враг всегда у вас за плечами», говорят старшие Пауки, и даже экзархи не захотят с этим спорить – именно они и не захотят, потому что лучше других знают свой Путь.
Каждый раз, совершая прыжок, Лиатан хочет задуматься – кто покинет варп? Кто останется? Пришло ли его время, или Кроваворукий Бог защитит от ужасов варпа?
Но не задумывается. Давно выработанная отрешенность защищает его от сомнений.
Что есть Путь Паука?
Отрешенность.
Расчет. Тиски воли. Способность мириться со смертельным риском в каждом бою. Все это ведет к отрешенности, к холодному сердцу. Лиатан знает, что для Паука это благо: холодное сердце не ведает сомнений, соблазнов и страха. А значит – меньше шанса, что варп коснется его души при очередном прыжке.
Каждый из его товарищей по оружию вырабатывает в себе ту же самую отрешенность. Узы в отряде Пауков куются не инстинктами или дружбой, а филигранным расчетом и осознанием своего долга. Но, пожалуй, только в отряде Лиатан чувствует себя на своем месте; тому, кто постоянно ныряет в варп и ходит по лезвию отравленного клинка, реальность зачастую кажется блеклой и простой, а чужие интересы – мелкими и незначительными.
Лиатан знает, что каждый из его товарищей чувствует себя так же, хотя они никогда об этом не говорят. Стены отрешенности возведены и между ними; каждый Паук Варпа познает простую, последнюю истину своего Пути.
Что есть Путь Паука?
Одиночество.
Пока Лиатан не познал эту заповедь – он не думал о ней. С тех пор, как познал – желает никогда о ней не думать.
Путь скорпиона
Тени скрывают воина, ложась сумрачным плащом поверх темно-зеленой брони, обращая его в размытый, почти неразличимый силуэт. Прижавшись к стене, он остается неподвижен, и лишь красные линзы шлема слегка поблескивают, когда он слегка поворачивает голову, отслеживая врагов. Только их – нет нужды смотреть на братьев по Аспекту, Рахаллас и так знает, что они скрываются в тенях, наблюдая и выжидая.
Солдаты мон-кей отходят назад, отступая под натиском эльдар. Их внимание приковывают огнедышащие орудия Темных Жнецов, дождь сверкающих снарядов из ружей Мстителей, безостановочный и прекрасный танец Воющих Баньши.
Они не видят опасности, притаившейся прямо у них над головами.
Секунда – и воины вырываются из теней, падая на мон-кей подобно хищным зверям. В симфонию боя мгновенно вплетается песня пробудившихся цепных мечей, и их зубья с равной легкостью вспарывают тела и легкие доспехи врагов, окрашивая алым зеленую броню.
Некуда бежать. Негде скрыться. Ведь удар уже нанесен – быстрый и смертоносный.
Таков путь Жалящего Скорпиона.
Стены плавно изгибались, уходили вверх, смыкаясь в безупречно рассчитанной точке. Сумрак храма Аспекта разгоняли неяркие светильники и выписанные сияющими красками фрески: Рахаллас скользил взглядом по великим битвам Лорда-Феникса Карандраса и других Жалящих Скорпионов.
Здесь было тихо и спокойно; казалось, храм полностью отрешен от ярости и радости битвы. Но здесь же были и тени, густые тени, с которых для Рахалласа бой всегда и начинался.
Наверное, потому здесь так хорошо и думалось. Идеальная граница между миром и войной, смешанное ощущение безопасности и ожидания битвы под покровом теней.
Доспех облекал тело Рахалласа, но шлем лежал рядом, и ровное дыхание воина вплеталось в еле заметный ветерок, гулявший по храму. Облачиться в броню казалось правильным: это ведь святилище Скорпионов.
Да и пришел он сюда думать именно о Пути Воина, о том, насколько же… насколько же близким он кажется. Куда еще явиться с такими мыслями?
В садах размышляют о мире и жизни. В галереях – о красоте и вечности.
В храмах Аспектов – о войне и гибели.
Чужому взору может показаться, что на равнине негде спрятаться, что здесь нет густых теней и укрытий. Но любой Скорпион даже не задумается: воины видят скалы и чахлые деревья, неровности земли и обломки вражеской техники. В их тени можно раствориться, слиться с камнем или металлом, и атаковать столь же внезапно, как если бы Скорпион возникал из ночной тьмы.
Так Рахаллас и поступает – стремительным прыжком покидает укрытие, взмахивает цепным мечом, снося голову оказавшемуся рядом орку, отпрыгивает назад, оттолкнувшись от трупа. По меркам эльдар броня Скорпионов тяжела, но они все равно несравненно быстрее и легче зеленокожих дикарей.
Орки преодолевают оторопь очень быстро, и с десяток врагов устремляется к Рахалласу и его товарищам. Линзы шлема сверкают иронией и радостью битвы; Жалящий Скорпион устремляется навстречу, уворачивается от грубого топора и единым взмахом сносит орку руку и голову.
На лица зеленокожих падают тени; долей секунды спустя с неба со стремительной грацией пикируют изящные крылатые фигуры. Лазерный огонь полосует орочьи тела, гранаты влетают в орду, круша кости взрывами и рассекая плоть осколками.
Рахаллас ловит взглядом одного из Пикирующих Ястребов и коротко кивает; крылатый воин отвечает приветственным жестом.
Даже под масками Аспектов братья легко узнают друг друга.
Аралит вступил на Путь Воина раньше брата – и раньше его оставил. Рахаллас нисколько не удивился его желанию выбрать Путь Художника; старший брат всегда ценил красоту, и даже из воинских Аспектов выбрал самый грациозный и привлекательный.
Они редко встречались с тех пор, но в памяти Рахалласа отпечатались слова, прозвучавшие, когда Аралит лишь несколько недель пребывал на новом Пути.
«Я чувствую обновление, брат. Судьба Пикирующего Ястреба больше не таит для меня тайн – а, опираясь на воспоминания о танце в небе, я могу писать картины, наполненные ветром и звездами. В этом смысл смены Путей».
«Но можно ли познать совершенство Пути по-настоящему? – спросил тогда Рахаллас с улыбкой. Братья любили поспорить обо всем, что всплывало в их разговорах. – Ты считаешь, что познал все оттенки Ястребов – но так ли это?»
«Не соблазняй меня воинским ремеслом! – рассмеялся Аралит. – Лучше стань потом скульптором. Тебе подойдет, брат».
Рахаллас об этом и в самом деле думал. Смысл смены Путей – в понимании всех сторон жизни эльдар; он сам не сразу выбрал нынешнюю дорогу.
Но что делать, если именно она приносит наилучшее, выглядящее самым чистым и совершенным понимание жизни?
Иногда в бою Рахаллас ловит себя на мысли, что не понимает другие Аспекты. Парящие Ястребы и Темные Жнецы несут смерть издалека, и иногда даже не видят лиц врагов. Огненные Драконы сокрушают мертвые металл и камень. Они полезны миру-кораблю, и они довольны своим Путем.
Но как можно отказаться от схватки вблизи, от столкновения лицом к лицу? От несравнимого ни с чем ощущения поединка, когда все решает мастерство клинка?
Воющие Баньши это понимают, и их Рахаллас одобряет. Но иногда он гадает, что они находят в легком и быстром танце, неспособности принять на себя серьезный удар – в отличие от Скорпионов.
Сейчас, в горниле боя с извращенными сородичами, он ни на что не променяет свою дорогу; цепной меч несет возмездие черным пиратам, и они заслужили муки от разрывающих плоть зубьев.
Меч Скорпиона наталкивается на огромный клинок врага; только такие их воины носят маски, и Рахалласу они кажутся насмешкой над Аспектами. Меч пирата режет воздух с достойной уважения легкостью и скоростью, и на какие-то мгновения Скорпион вынужден лишь защищаться, искусно блокируя чужие выпады цепным мечом. Вот их клинки сцепляются, оба бойца замирают, и Рахаллас смотрит на врага через скрещение мечей…
А затем его маска теплеет, и миниатюрные орудия по обе ее стороны выплескивают губительные разряды. Шлем врага трескается, его меч уходит в сторону, и цепной клинок вгрызается в черный доспех.
Шум меча кажется Рахалласу музыкой.
Понимание – суть жизни эльдар, но надо ли пройти десятки дорог, чтобы найти гармонию своей души? Рахаллас был сновидцем, навигатором, стал Жалящим Скорпионом – и на этом Пути не чувствовал никакого разлада, никакой неуверенности.
Враг. Тени. Меч. Битва.
Все предельно чисто, как только что созданная кость духа.
С легким смешком Рахаллас поднялся, отметив, как удобно ему двигаться в доспехе. Скрыл лицо под шлемом, обернулся, услышав шаги у входа в храм.
– Рахаллас? – прозвучал голос Аралита. Брат стоял у порога, с удивлением рассматривая закованную в броню фигуру.
– Да, – отозвался воин.
– Я не вижу твоего лица, – обеспокоенно сказал художник.
И Рахаллас ответил, проводя кончиками пальцев по зеленому металлу маски:
– Видишь.