3
Светопеснь не помнил своей смерти.Светопеснь не помнил своей смерти.
Однако его священники уверяли, что смерть была удивительно вдохновляющей. Благородной. Великой. Героической. Нельзя Вернуться, если ты не умер так, что прославлял великие добродетели человеческого бытия. Вот почему Радужные Тона посылали Вернувшихся назад – они служили примером и богами тем, кто жил на земле.
Каждый бог что-то воплощал – идеал, связанный с тем героическим способом, каким они окончили жизнь. Сам Светопеснь умер, проявив предельную храбрость. Или, по крайней мере, так говорили священники. Светопеснь не помнил случившегося, как не помнил ни мига из своей жизни до становления богом.
Он тихо застонал, не в силах спать дальше. Повернулся, чувствуя слабость в теле и сел на огромной кровати. В мозгу по-прежнему бились видения и воспоминания; Светопеснь покачал головой, стараясь стряхнуть сон.
Вошли слуги, беззвучно исполнявшие долг перед богом. Он был среди младших божеств, поскольку Вернулся лишь пять лет назад. Во Дворе Богов было порядка двадцати божеств и многие были куда важнее и политически подкованнее Светопесни. И над всеми царил Сесеброн, Король-Бог Халландрена.
Но как бы ни был молод Светопеснь, он владел огромным дворцом и спал в комнате, где стены были затянуты окрашенными в яркие красные и желтые цвета шелками. Во дворце были десятки разных покоев, обставленных и украшенных по его желанию. Сотни слуг и священников следили за его нуждами, хотел он того или нет.
«И все это потому, – подумал он, вставая, – потому что до меня не дошло, как надо умереть».
Поднявшись, он почувствовал легкое головокружение. Сегодня был день пира, и силы ему будет недоставать, пока он не поест.
Слуги приблизились, принося сверкающие красно-золотые одеяния. Как только каждый слуга входил в его ауру, кожа, волосы, одежда и украшения вспыхивали ярчайшими красками; эти напитанные силой оттенки были куда более ясными, чем любые краски или красители. Таково было действие врожденной БиоХромы Светопесни: ему хватало Дыхания, чтобы наполнить тысячи людей. Но он не видел в нем ценности: он не мог оживлять им предметы или трупы. Светопеснь был богом, а не Пробудителем. Он не мог отдать – или даже одолжить – свое божественное Дыхание.
Точнее, один раз он бы смог. Но это бы его убило.
Слуги продолжали исполнять свой долг, облекая его в великолепные ткани. Светопеснь возвышался над всеми в комнате более чем на полторы головы и был широк в плечах; он не заслуживал такой фигуры, учитывая, какой праздной была его жизнь.
– Вы хорошо спали, ваша светлость? – прозвучал голос.
Светопеснь повернулся на звук.
Лларимар, его верховный священник, был высоким дородным человеком; он носил очки и всегда вел себя спокойно. Руки его скрывались в широких рукавах красно-золотой мантии; он нес толстую книгу. И мантия, и книга засияли цветами, попав в ауру Светопесни.
– Превосходно спал, Бегунок, – ответил Светопеснь, зевнув. – Полная ночь кошмаров и загадочных снов, как всегда. Потрясающе освежает.
Священник поднял бровь.
– Бегунок?
– Да, – подтвердил Светопеснь. – Я решил дать тебе новое прозвище. Бегунок. Подходит тебе, ты всегда всюду бегаешь и во все встреваешь.
– Это честь для меня, ваша светлость, – ответил Лларимар, устраиваясь на стуле.
«Цвета, – подумал Светопеснь. – Его вообще можно разозлить?»
Лларимар открыл книгу.
– Должны ли мы начать?
– Если должны, – ответил Светопеснь. Слуги как раз закончили вязать ленты, застегивать пряжки и разглаживать шелка. Они поклонились и отошли к стене.
Лларимар взял перо.
– Итак, что вы помните из сновидений?
– О, знаешь, – Светопеснь плюхнулся на один из диванов и потянулся. – Ничего особенно важного.
Лларимар недовольно скривил губы.
Вошли другие слуги, принесшие различные блюда с едой – обычной, человеческой едой. Светопесни не требовалось на самом деле есть (как и всем Вернувшимся) – такая еда не дала бы ему сил и не прогнала бы усталость. Это была всего лишь прихоть; некоторое время спустя он насытится кое-чем более… божественным. И получит достаточно сил, чтобы прожить еще неделю.
– Прошу, попробуйте вспомнить сны, ваша светлость, – вежливо, но твердо сказал Лларимар. – Неважно, насколько незначительными они могут показаться.
Светопеснь вздохнул, глядя в потолок; конечно, там была фреска. Она изображала три поля, окруженные каменными стенами. Видение одного из его предшественников.
Светопеснь закрыл глаза, стараясь сосредоточиться.
– Я… шел по пляжу, – сказал он. – Корабль отбывал без меня. Я не знаю, куда он направлялся.
Перо Лларимара засновало по бумаге. Вероятно, он видел в этом воспоминании кучу символов.
– Там были цвета? – спросил священник.
– У корабля был красный парус, – ответил Светопеснь. – Песок, конечно, был коричневым, деревья – зелеными. Кажется, океан почему-то был красным, как и корабль.
Лларимар быстро писал; он всегда волновался, когда Светопеснь вспоминал цвета. Сам Светопеснь открыл глаза и уставился на яркие краски потолка. Он лениво потянулся, взяв с тарелки в руках слуги несколько вишен.
Зачем ему вообще забивать другим голову своими снами? Но даже хотя он считал гадание глупостью, права на жалобы у Светопесни не было. Ему очень повезло.
У него была божественная биохроматическая аура, фигура, какой позавидовал бы любой человек, а роскоши бы хватило на десяток королей. Именно ему, из всех людей мира, не стоило бы жаловаться.
Просто было то, что… ну, вероятно, он был единственным богом в мире, который не верил в свою собственную религию.
– А еще что-то во сне было, ваша светлость? – спросил Лларимар, поднимая взгляд от книги.
– Там был ты, Бегунок.
Лларимар помедлил и чуть побледнел.
– Я… был?
Светопеснь кивнул:
– Ты извинился за то, что все время мне докучаешь и отвлекаешь от распутства. Затем принес мне большую бутыль вина и станцевал. Очень неплохо, должен сказать.
Лларимар наградил его прямым взглядом.
Светопеснь вздохнул.
– Нет, больше никого не было. Просто корабль. Даже он кажется размытым.
Лларимар кивнул, встал и отогнал слуг – хотя, конечно, они остались в комнате, готовясь мгновенно поднести орехи, вино и фрукты.
– Продолжим ли в таком случае, ваша светлость? – спросил Лларимар.
Светопеснь вздохнул и устало поднялся. Мигом подбежал слуга: когда бог садился, одна из пряжек отстегнулась и ее надо было поправить.
Светопеснь двинулся за Лларимаром, возвышаясь над ним почти на фут. Однако мебель и двери были рассчитаны на рост бога, так что это слуги и священники казались здесь лишними.
Они прошли несколько комнат, не подходя к коридорам. Коридоры были для слуг и шли по квадрату у внешних стен здания.
Светопеснь прошел по роскошным коврикам из северных стран, мимо прекрасной керамики из-за Внутреннего Моря. В каждой комнате висели картины и каллиграфически начертанные стихи, созданные лучшими творцами Халландрена.
В самом центре дворца находилась маленькая квадратная комната, чьи цвета не совпадали с обычным красно-золотым мотивом Светопесни. Здесь плескались волны темных цветов – темно-синий, зеленый и кроваво-красный. Каждый был истинным цветом, вплоть до оттенка, что мог различить только тот, кто достиг Третьего Возвышения.
Когда Светопеснь вошел в комнату, цвета засияли. Они стали ярче и сильнее, но все же как-то смогли остаться темными. Малиновый стал более ярким, темно-синий – более мощным темно-синим. Темные, но яркие, контраст, который могло дать лишь Дыхание.
В центре комнаты оказался ребенок.
«Почему всегда ребенок?» – подумал Светопеснь.
Лларимар и слуги ждали позади. Светопеснь шагнул вперед; девочка бросила взгляд в сторону, на пару священников в красном и золотом. Они ободряюще кивнули, и девочка перевела нервный взгляд на Светопеснь.
– Не волнуйся, – сказал Светопеснь, стараясь, чтобы его голос прозвучал успокаивающе. – Бояться нечего.
И все же девочка дрожала.
В уме Светопесни пронеслись множество нотаций (прочитанных Лларимаром, который утверждал, что они не нотации – богам не читают нотаций). Бояться Вернувшихся богов Халландрена было не нужно. Боги были благословением. Они давали видения будущего, возглавляли и одаряли мудростью. И для существования им требовалось лишь одно.
Дыхание.
Светопеснь заколебался, но слабость уже туманила разум, и голова кружилась. Тихо выругав себя, он опустился на одно колено и взял лицо девочки громадными ладонями. Она всхлипнула, но произнесла слова так, как ее учили, ясно и четко:
– Жизнь моя для тебя. Дыхание мое, стань твоим.
Ее Дыхание вытекло и повисло в воздухе. Оно скользнуло по руке Светопесни – касание было необходимо – и он его втянул. Слабость исчезла, головокружение испарилось. Все эти чувства заменила кристальная ясность. Он ощутил себя сильным, возрожденным, живым.
Девочка же потускнела. Цвет губ и глаз слегка померк. Темные волосы утратили часть блеска, румянец щек стал слабее.
«Это ничего, – подумал он. – Большинство людей говорят, что даже не могут различить – есть ли у них Дыхание. Она проживет долгую счастливую жизнь. Ее семье щедро оплатят жертву».
А Светопеснь проживет еще неделю. Его аура не становилась сильнее от поглощенного Дыхания; таково было еще одно различие между Вернувшимся и Пробудителем. Последние иногда считались низшими, искусственно созданными подобиями Вернувшихся.
Без еженедельного нового Дыхания Светопеснь бы умер. Многие Вернувшиеся за пределами Халландрена жили лишь восемь дней; однако, если Вернувшийся получал по Дыханию в неделю, он мог жить, никогда не старея, и получая ночью видения, которые предположительно давали образы будущего. Так возник Двор Богов, наполненный дворцами, где о богах заботились, где их защищали и, что важнее всего, кормили.
Священники поспешили вперед и вывели девочку из комнаты.
«С ней ничего не случилось, – снова сказал себе Светопеснь. – Вообще ничего…»
Они встретились взглядами, когда девочка уходила, и Светопеснь увидел, что из них исчез огонек. Она стала Тусклой. Серой или Потускневшей. Человеком без Дыхания; оно не отрастет снова.
Священники вывели девочку. Светопеснь повернулся к Лларимару, стыдясь внезапно наполнившей его энергии.
– Ну хорошо, – сказал он. – Пойдем, посмотрим Подношения.
Лларимар поднял брови над очками.
– Вы внезапно столь стремитесь исполнить долг.
«Мне надо что-то дать взамен, – подумал Светопеснь. – Даже нечто бесполезное».
Они прошли еще несколько красно-золотых комнат, большинство из которых являли собой совершенные квадраты с дверьми во всех четырех стенах. У восточной стороны дворца они вошли в длинную узкую комнату – полностью белую, что для Халландрена было необычно. На стенах были закреплены стихи и картины. Слуги остались снаружи; лишь Лларимар сопроводил Светопеснь к первой картине.
– Итак? – спросил Лларимар.
Перед ним оказалась пасторальная картина джунглей, с согнувшимися пальмами и яркими цветами. В садах у Двора Богов были некоторые такие растения, и потому Светопеснь их узнал. Сам он в джунглях никогда не был – по крайней мере, не в этой жизни.
– Картина хороша, – сказал Светопеснь. – Не из любимых. Заставляет меня думать о внешнем мире; хотел бы я там побывать.
Лларимар вопросительно поглядел на него.
– Что? – спросил Светопеснь. – Иногда двор надоедает.
– В лесу не то чтобы много вина, ваша светлость.
– Я могу его сделать. Заставить забродить… что-нибудь.
– Не сомневаюсь, – ответил Лларимар, кивнув одному из помощников за пределами комнаты.
Младший священник записал то, что сказал Светопеснь. Где-то был богатый горожанин, искавший благословения бога. Вероятно, дело как-то касалось храбрости – может, горожанин собирался сделать предложение невесте или был купцом и собирался заключить рискованную сделку. Священники интерпретируют мнение Светопесни о картине и дадут подносителю предсказание – доброе или дурное – вместе с точными словами Светопесни. В любом случае само подношение картины богу даст горожанину некую долю удачи.
Предположительно.
Светопеснь отошел от картины. К ней поспешил младший священник и снял холст со стены. Скорее всего, горожанин не написал ее сам, но заказал. Чем лучше была картина, тем лучшую реакцию могла вызвать у богов. Похоже, будущее людей зависело от того, сколько они могли заплатить художнику.
«Не надо быть таким циничным, – подумал Светопеснь. – Не будь этой системы, я бы умер пять лет назад».
Пять лет назад он и умер, хотя до сих пор не знал – как. Действительно ли смерть была героической? Может быть, никому не разрешалось говорить о прошлом, чтобы не открывать, что Светопеснь Храбрый на самом деле умер от желудочных колик.
Рядом промелькнул младший священник, уносивший картину с джунглями. Ее сожгут. Такие подношения создавались для конкретного бога и только ему – помимо некоторых его священников – было дозволено на них смотреть.
Светопеснь перешел к новому произведению искусства. Это уже было стихотворение, начертанное шрифтом художников; цветные точки засияли при приближении Светопесни.
Халландренский шрифт художников был особой системой письма – основанной не на форме, а на цвете. Каждая цветная точка отражала особый звук в языке Халландрена; в сочетании с двойными точками – по одной каждого цвета – получался алфавит, ставший бы кошмаром дальтоника.
Немногие в Халландрене признали бы, что страдают этой болезнью. По крайней мере, так слышал Светопеснь. Иногда он размышлял – знают ли священники, как часто их боги сплетничают о внешнем мире?
Стихотворение было не очень хорошим; его явно сочинил крестьянин, который заплатил кому-то за перевод в шрифт художников. Простые точки на это указывали. Поэты пользовались более сложными символами, непрерывными линиями, что меняли цвет или яркими знаками, слагавшими изображения. Можно очень много сделать с символами, способными менять форму без перемены значения.
Правильное расположение цветов было тонким искусством – чтобы достичь в нем совершенства, требовалось Третье или более высокое Возвышение. На этом уровне Дыхания человек обретал способность идеально воспринимать оттенки цвета, подобно тому, как получал абсолютный слух на Втором Возвышении.
Вернувшиеся обретали Пятое.
Светопеснь не знал, как можно жить без способности мгновенно опознавать точные оттенки цвета и звука. Он мог отличить идеально-красный цвет от того, который смешался даже с одной каплей белой краски.
Она дал стихотворению крестьянина такой хороший отзыв, какой смог, хотя обычно, глядя на Подношения, он чувствовал желание быть честным. Честность казалась должной, и по какой-то причине она была среди тех вещей, которые он принимал всерьез.
Они двинулись дальше по галерее; Светопеснь давал отзывы на различные картины и стихи. Сегодня стена была удивительно плотно завешана подношениями. Что, он пропустил праздник или знаменательное событие?
К концу галереи Светопеснь уже устал от искусства, хотя его напитанное Дыханием ребенка тело оставалось по-прежнему сильным и полным жизни.
У последней картины он остановился. Это было абстрактное полотно – такой стиль в последнее время становился все более популярным, особенно среди его Подношений (Светопеснь раньше не раз одобрял такие полотна). Он чуть было не дал этой картине дурную оценку как раз по такой причине; было неплохо заставить священников гадать – что ему нравится, как говорили некоторые боги. Светопеснь чувствовал, что многие из них куда более расчетливо давали отзывы и намеренно добавляли второе значение.
У Светопесни не было терпения на такие трюки, особенно учитывая, что если чего-то все от него и хотели – так это честности. Он уделил последней картине заслуженное время.
На холсте был толстый слой краски; каждый дюйм покрывали крупные, широкие мазки кисти. Основным цветом был темно-красный, почти багровый; Светопеснь мгновенно понял, что это смесь красного и синего с малым оттенком черного.
Цветные линии накладывались друга на друга и переплетались, почти по порядку. Почти как… волны. Светопеснь нахмурился. Если взглянуть нужным образом, то картина казалась морем. А там, в центре, не корабль ли?
Снова мелькнули слабые образы из сна. Красное море. Уходящий корабль.
«Видится всякое», – сказал он себе.
– Хороший цвет, – произнес он вслух. – Приятные линии. Эта картина умиротворяет, но в ней есть напряжение. Я одобряю.
Кажется, Лларимару ответ понравился. Он кивнул, и стоявший неподалеку младший священник записал слова Светопесни.
– Итак, – спросил Светопеснь, – полагаю, все?
– Да, ваша светлость.
«Осталась последняя обязанность», – подумал он. С Подношениями было покончено, и настало время перейти к последнему – и наименее привлекательному – ежедневному делу. Прошениям. Придется выдержать их, прежде чем заняться чем-то более важным – например, поспать.
Однако Лларимар не повел его к залу прошений. Он лишь жестом отослал младшего священника и принялся перелистывать страницы на пюпитре.
– Ну? – спросил Светопеснь.
– Что «ну», ваша светлость?
– Прошения.
Лларимар покачал головой.
– Сегодня у вас не будет прошений, ваша светлость. Помните?
– Нет. Это ты должен такое помнить вместо меня.
– Что ж, – сказал Лларимар, переворачивая страницу, – считайте официально запомненным, что сегодня нет прошений. Ваши священники будут заняты в ином месте.
– Будут заняты? – спросил Светопеснь. – А что они будут делать?
– Почтительно преклонять колени во внутреннем дворе, ваша светлость. Сегодня приезжает наша новая королева.
Светопеснь замер.
«Мне и впрямь надо уделять больше внимания политике».
– Сегодня?
– Да, ваша светлость. Наш господин Король-Бог женится.
– Как скоро?
– Как только она прибудет, ваша светлость.
«Интересно, – подумал Светопеснь. – Сесеброн женится».
Из всех Вернувшихся только Король-Бог мог взять жену. Вернувшиеся были неспособны производить детей – исключая, конечно, короля, который никогда не принимал живого дыхания. Светопеснь всегда удивлялся такому различию.
– Ваша светлость, – сказал Лларимар. – Нам потребуются Приказы для Безжизненных, чтобы расположить войска на поле за городом и приветствовать королеву.
Светопеснь поднял бровь.
– Мы должны на нее напасть?
Лларимар ответил строгим взглядом.
Светопеснь тихо рассмеялся.
– Новенький фрукт, – сказал он, отдавая один из Приказов, которые позволят другим контролировать городских Безжизненных. Конечно, это был не главный Приказ. Отданная Лларимару фраза позволила бы управлять Безжизненными лишь в небоевых ситуациях, и перестала бы действовать через день после первого использования.
Светопеснь часто думал, что сложная система Приказов для контроля Безжизненных была слишком уж сложной. Однако он был одним из четверых богов, владевших Приказами для Безжизненных, и оттого иногда становился истинно важной фигурой.
Священники принялись тихо обсуждать подготовку. Светопеснь ждал, все еще размышляя о Сесеброне и приближении свадьбы. Скрестив руки, он прислонился к дверному косяку.
– Бегунок? – позвал он.
– Да, ваша светлость?
– У меня была жена? В смысле – до того, как я умер.
Лларимар заколебался.
– Вы знаете, что я не могу говорить о вашей жизни до Возвращения, Светопеснь. Знание о прошлом не принесет добра.
Светопеснь откинул голову назад, коснувшись затылком стены, глядя в белый потолок.
– Иногда я вспоминаю лицо, – тихо сказал он. – Прекрасное юное лицо. Думаю, это могла быть она.
Священники зашептались.
– Привлекательные темные волосы, – продолжил Светопеснь. – Красные губы, на три оттенка ниже седьмой гармоники, глубокая красота. Темный загар на коже.
Подбежал священник с красной книгой и Лларимар принялся быстр описать. Он не попросил Светопеснь рассказать еще, но просто записывал слова, льющиеся с языка бога.
Светопеснь замолчал, отвернувшись от людей и перьев.
«Какая разница? – подумал он. – Та жизнь прошла. Вместо того я стал богом. Что бы я ни думал о самой религии, привилегии она дает неплохие».
Он пошел прочь в сопровождении свиты слуг и младших священников, что заботились бы о его нуждах. С Приношениями покончено, сны записаны, прошения отменены – Светопеснь мог заниматься чем угодно.
Но он не вернулся в свои покои. Вместо того Светопеснь направился ко двору и жестом приказал установить павильон. Если сегодня прибывает новая королева – то на нее стоит внимательно посмотреть.