41
Вивенна показала свой заработок.Вивенна показала свой заработок.
– Одна монета? – спросил Кэдс. – И все? Одна-единственная?
Даже по меркам улиц он был одним из самых грязных людей, которых встречала Вивенна – но при этом любил изящную одежду. Таков был стиль Кэдса – поношенная и грязная одежда, отвечающая последней моде. Кажется, он считал, что это смешно, насмехался над знатью.
Он повертел монету в грязных от сажи пальцах и повторил:
– Всего одна.
– Пожалуйста, – прошептала Вивенна. Они стояли у входа в аллею позади двух ресторанов. В самой аллее дети рылись в мусоре – свежем мусоре из двух ресторанов. Рот Вивенны наполнился слюной.
– Мне трудно поверить, девочка, – сказал он, – что только это ты сегодня и заработала.
– Прошу, Кэдс, – повторила Вивенна. – Ты знаешь… ты знаешь, я плохо умею молить.
Снова заморосил дождь.
– Надо стараться, – заявил Кэдс. – Даже дети могут принести мне не меньше двух монет.
Позади него пировали счастливчики, угодившие хозяину. Пища так дивно пахла; может, запах шел от ресторана.
– Я уже несколько дней не ела, – прошептала она, стараясь сморгнуть капли дождя.
– Так завтра постарайся, – бросил Кэдс, жестом отгоняя ее.
– Мои деньги…
Стоило ей протянуть руку – и Кэдс немедля поманил своих громил. Вивенна рефлекторно отшатнулась и споткнулась.
– Две завтра, – Кэдс двинулся в переулок. – Знаешь, мне владельцам ресторана платить надо. Не могу же я кормить бесплатно.
Вивенна уставилась на него – не потому, что надеялась как-то изменить мнение Кэдса. Просто она с трудом заставила себя понять сказанное; сегодня эта плата была последним шансом поесть. В других местах на одну монету она купила бы горсточку еды, но здесь – в прошлый раз – она смогла поесть вволю.
Это было неделю назад. Сколько она уже скиталась по улицам? Сказать было трудно.
Вивенна медленно отвернулась и затянула на себе шаль. Солнце уже клонилось к закату; надо было и дальше просить милостыню.
Но она не могла – только не после потери этой монеты. Она чувствовала острую боль, как если бы у нее украли самое ценное.
Нет. Нет. У нее еще кое-что было; Вивенна покрепче прижала к себе шаль.
Но почему она была так важна? Это вспоминалось с трудом.
Вивенна поплелась назад к Горам – домой. Отчасти она понимала, что нельзя так отдаляться от той, кем она была… она ведь была принцессой, да? Но в последнее время Вивенна чувствовала себя все хуже, и даже не была уверена, что чувствует голод по-настоящему. Все было неправильно. Совсем, совсем неправильно.
Войдя в трущобы, Вивенна двинулась вглубь, стараясь опустить голову пониже, согнуться и никак не рассердить никого. Однако вскоре она заколебалась, проходя мимо улицы справа: там ждали шлюхи, которых от мороси защищал навес.
Вивенна уставилась на них, на женщин в откровенной одежде. Она зашла в трущобы лишь на две улицы, здесь чужакам еще мало что угрожало. Все знали, что нельзя грабить пришедших к шлюхам; хозяева трущоб не одобряли отпугивания клиентов. Дент бы сказал «дурно для дела».
Вивенна некоторое время стояла и смотрела. Шлюхи были сыты. Чисты. Некоторые из них смеялись. Она может стать одной из них; с ней как-то раз заговорил мальчишка, заметив, что она молода. Он предложил ей пойти с ним к хозяину трущоб, надеясь получить немного денег за то, что приведет согласную девушку.
Так соблазнительно: пища, тепло. Сухая постель.
«Остр благой, – подумала она, содрогнувшись. – О чем я думаю? Что со мной стало?»
Было так трудно сосредоточиться. Как будто Вивенна все время была в трансе.
Она заставила себя двигаться, поплестись прочь от женщин. Она так не поступит. Пока что.
Пока что.
«Господь Цвета, – с ужасом подумала Вивенна. – Мне надо исчезнуть из этого города. Лучше умереть от голода по дороге в Идрис, лучше попасть в руки к Денту и умереть под пытками… лучше, чем оказаться в борделе».
Однако она уже потеряла страх перед воровством – и аморальность продажи тела тоже казалась сейчас куда более смутной; голод терзал Вивенну куда сильнее.
Постепенно Вивенна добралась до последнего переулка; из других ее выгнали. Но этот был хорош – уединенный, но часто полный детей помладше. В компании ей было лучше, хотя Вивенна и знала, что ночью они ищут у нее деньги.
«Я немыслимо устала», – подумала Вивенна. У нее закружилась голова, пришлось опереться о стену и несколько раз глубоко вздохнуть. В последние дни у нее часто кружилась голова.
Она снова двинулась вперед. Переулок был пуст; другие люди задерживались до вечера, желая заработать пару лишних монет. Вивенна выбрала лучшее место: земляная горка, на которой как-то взошло немного травы. Там даже комьев земли было немного, хотя легкий дождь ее размочит. Вивенне было все равно.
Позади в переулке сгустились тени.
Вивенна среагировала моментально – кинулась бежать. Жизнь на улице быстро приучала к дурному.
Страх переборол слабость и придал скорости; однако в другом конце переулка возникла иная фигура. Вивенна застыла, резко повернулась – и увидела, как к ней движется группа головорезов.
Среди них оказался человек, который ограбил ее несколько недель назад и забрал платье.
– Прости, принцесса, – раздосадованно сказал он. – Просто награда очень уж высокая. Но я тебя жутко долго искал, отлично ты спряталась.
Вивенна моргнула, и просто сползла по стене на землю.
«Я просто больше не могу», – подумала она, охватив себя руками. Навалилось истощение – умственное, чувственное, абсолютное. В какой-то мере она была рада, что все закончилось; неважно, что эти люди с ней сделают – но все кончится. Кому бы они ее ни продали, пленитель не будет беспечен и не даст ей снова сбежать.
Громилы собрались вокруг нее; один из них упомянул Дента. Грубые руки подхватили Вивенну, вздернули на ноги; она последовала за мужчинами, опустив голову.
Они вышли на главную улицу; уже смеркалось, но рядом не было ни уличных детей, ни нищих.
«Надо было понять, – подумала Вивенна. – Улицы были слишком пустыми».
Наконец на нее навалился весь груз пережитого. Сил для нового побега совершенно не было; в глубине души она поняла, что наставники были правы. Ослабев и проголодавшись, трудно найти силы, чтобы вообще что-то делать, не говоря уже о побеге.
Сейчас Вивенна с трудом вспоминала наставников. С трудом даже вспоминала, как это – не быть голодным.
Громилы остановились. Вивенна моргнула, проясняя зрение – впереди, на темной мокрой улице, что-то лежало.
Черный меч в серебряных ножнах был вогнан в землю.
Все вокруг затихло; один из громил шагнул вперед, выдернул меч из почвы и расстегнул застежку. Вивенна ощутила внезапную тошноту – скорее воспоминание, чем истинное чувство. Она в ужасе отступила назад.
Другие громилы, словно завороженные, двинулись к своему приятелю. Один из них потянулся к рукояти.
И завладевший мечом человек ударил – обрушил клинок в ножнах на лицо своего друга. Над мечом взвилась струйка черного дыма – ее испускала видимая частица серебряного клинка.
Взвились крики; каждый из мужчин рвался к мечу. Его обладатель замахал оружием, нанося сильные удары и сокрушая тела – с большей легкостью, чем должен был бы. Ломались кости, по мостовой потекла кровь; человек с мечом бил с ужасной скоростью. Отступавшая назад Вивенна видела его глаза.
В них плескался ужас.
Последним погиб тот, кто ограбил Вивенну – вроде бы так давно. Мечник ударил оружием в ножнах по его спине, и кости треснули; к этому моменту рукав обладателя меча рассыпался в пыль, и вокруг его плеча обвились похожие на плющ щупальца тьмы. На коже запульсировали черные набухшие вены, и человек испустил пронзительный, отчаянный крик.
А затем он повернул меч и, не вынимая из ножен, вогнал его себе в грудь. Ножны не были остры – но оружие прорезало кожу и плоть.
Человек рухнул на колени, откинулся назад, задергался, уставившись в небо; черные вены на его руке исчезли. Так он и умер – на коленях, удержавшись на мече, что высунулся из спины и уперся в мостовую.
Вивенна оказалась в одиночестве на усеянной трупами улице.
Но с крыши соскользнул человек; две длинные и живые веревки опустили его на мостовую. Он приземлился мягко, и веревки тут же обмякли; человек прошел мимо Вивенны, даже не глядя на нее, и взялся за меч. На мгновение он помедлил, затем застегнул застежку и вырвал оружие в ножнах из трупа.
Мертвец наконец рухнул на землю.
Вивенна тупо смотрела перед собой; затем, чувствуя, как онемело тело, села на мостовую. Она даже не дернулась, когда Вашер поднял ее и забросил на плечо.