Светопеснь доказывает, что не боги горшки обжигают и наносит визит псевдоюному божеству.
И, если считать по главам, то роман переведен наполовину.
30
– Светопеснь! – воскликнула Румянец, уперев руки в бедра. – Что ты делаешь, во имя Радужных Тонов?– Светопеснь! – воскликнула Румянец, уперев руки в бедра. – Что ты делаешь, во имя Радужных Тонов?
Светопеснь не обратил на нее внимания, вместо того коснувшись кучи влажной глины перед собой. Священники и слуги окружили его широким кольцом, и они были так же озадачены, как и вошедшая пару секунд назад Румянец.
Вращался горшечный круг; Светопеснь сжимал глину, стараясь удержать ее на месте. Сквозь окна павильона лился солнечный свет, и глина поблескивала на ровно подстриженной траве под столом. Вращение круга ускорялось, и глина крутилась, разбрасывая комки и кусочки. Руки Светопесни уже покрылись липким слоем, и очень скоро вся масса слетела с круга и расплескалась по земле.
– Хм, – сказал он, обозревая творение.
– Ты дал отпуск своему разуму? – спросила Румянец. На ней было обычное платье – ничего по бокам, очень мало наверху и слегка больше спереди и сзади. Волосы богиня заплела в сложнейший узор косичек и лент – скорее всего, поработал мастер стиля, приглашенный во двор к кому-то из богов.
Светопеснь вскочил на ноги и развел руки в стороны; одни слуги поспешили омыть их, другие смахнули частички глины с изящного одеяния. Бог задумчиво замер; остальные слуги унесли горшечный круг.
– Итак? – спросила Румянец. – Что это вообще было?
– Я только что выяснил, что не умею делать горшки, – ответил Светопеснь. – Собственно, не просто «не умею» – у меня это выходит жалко. Смехотворно. Я не могу даже заставить проклятую глину не улетать с круга.
– А чего ты ожидал?
– Не уверен, – признался Светопеснь, двинувшись к длинному столу у стены павильона. Явно раздраженная этим Румянец последовала за ним; Светопеснь внезапно схватил со стола пять лимонов, подбросил их в воздух и принялся жонглировать.
Румянец смерила его взглядом, и на мгновение показалась истинно встревоженной.
– Светопеснь? – спросила она. – Дорогой… все в порядке?
– Я никогда раньше не жонглировал, – сообщил он, не отрывая взгляда от лимонов. – Пожалуйста, возьми вон ту гуаву.
Она заколебалась и осторожно взяла фрукт.
– Бросай, – попросил Светопеснь.
Она метнула фрукт; Светопеснь ловко выхватил его из воздуха и присоединил к летающим лимоном.
– До сегодняшнего дня я не знал, что это умею, – пояснил он. – Что скажешь?
– Я… – она склонила голову набок.
Светопеснь рассмеялся:
– Не думал, что я когда-нибудь заставлю тебя потерять дар речи, дорогая моя.
– Не знала, что я когда-либо увижу, как бог кидается фруктами в воздух.
– Да и не только это, – сообщил Светопеснь, резко наклонившись к земле – он чуть не упустил лимон. – Сегодня я выяснил, что знаю удивительно много морских терминов, что я прекрасный математик и очень даже неплохо рисую. С другой стороны, я ничего не знаю об индустрии красок, лошадях или садоводстве. У меня нет таланта к скульптуре, я не говорю на иностранных языках, и, как ты видела, я совершенно бездарный горшечник.
Румянец несколько секунд оглядывала его.
Светопеснь поглядел на нее в ответ, позволив лимонам упасть, но поймав гуаву. Он бросил фрукт слуге, который тут же принялся его чистить.
– Моя прошлая жизнь, Румянец. Этими навыками я – Светопеснь – просто не мог владеть. Кем бы я ни был до смерти, но этот человек умел жонглировать, разбирался в морском деле и умел рисовать.
– Нам не стоит задумываться о том, кем мы были раньше, – заметила Румянец.
– Я бог, – сообщил Светопеснь, взяв блюдо с очищенной и нарезанной гуавой; он предложил фрукт Румянец. – Клянусь Призраками Калада, я буду задумываться о чем хочу.
Она помедлила, улыбнулась и взяла дольку.
– Вот я только решила, что раскусила тебя…
– Ты меня не раскусила, – легко заверил он. – И я тебя тоже. В том и дело. Ну что, пойдем?
Она кивнула и догнала его на лугу; слуги поднесли зонты и укрыли богов от солнца.
– Не верю, что тебе никогда не было интересно, – сказал Светопеснь.
– Дорогой мой, – Румянец потянула сок из дольки гуавы, – раньше я была скучной.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я была обычной! Я могла быть… ты вообще видел обычных женщин?
– Да, по пропорциям они тебе уступают, – согласился Светопеснь. – Но многие весьма привлекательны.
Румянец содрогнулась.
– Прошу, не надо. Почему ты хочешь знать о твоей прошлой жизни? Что если ты был убийцей или насильником? Или еще хуже – вдруг у тебя не было чувства стиля?
Он фыркнул, заметив блеск в ее глазах.
– Ты так мелочна. Но я вижу, что тебе любопытно. Попробуй что-нибудь такое, попробуй дать своим навыкам поведать о себе. Ты ведь Вернулась, ты должна была быть особенной.
– Хм-м… – протянула Румянец и с улыбкой скользнула к нему. Светопеснь замер, когда богиня провела пальцем по его груди. – Ну, если ты сегодня пробуешь все новое, то есть еще кое-что, о чем можно подумать…
– Не пытайся уйти от темы.
– Я и не ухожу, – ответила она. – Но как ты узнаешь, кем ты был, если не попытаешься? Это будет… эксперимент.
Светопеснь рассмеялся и отвел ее руку.
– Дорогая моя, боюсь, что ты мной останешься недовольна.
– Думаю, ты меня переоцениваешь.
– Это невозможно.
Она осеклась, покраснев.
– Э… – протянул Светопеснь. – Хм. Я не совсем это имел в виду…
– Ну вот, – сказала Румянец. – Ты все испортил. Я как раз собиралась сказать нечто очень умное, точно знаю.
Светопеснь улыбнулся:
– Мы оба потеряли дар речи за один день. Кажется, мы теряем хватку.
– С моей хваткой все в порядке, и ты в этом убедишься, если позволишь.
Он только поднял глаза, снова двинувшись с места.
– Ты безнадежна.
– Когда ничего не остается, пускай в ход сексуальные намеки, – легко сказала Румянец, догоняя его. – Они всегда возвращают беседу к тому, чему нужно. Ко мне.
– Безнадежна, – повторил Светопеснь. – Но, думаю, у меня нет времени на новые упреки – мы пришли.
Действительно, перед ними уже высился лавандово-серебряный дворец Надеждолова, и у входа был приготовлен павильон с тремя столами и пищей. Само собой, Румянец и Светопеснь заранее договорились о встрече.
Надеждолов Справедливый, бог красоты и невинности, поднялся при их приближении. На вид ему было лет тринадцать, и по внешности он был самым юным богом при дворе. Но такие различия никто особо не учитывал; он все же Вернулся, когда его телу исполнилось два года, и потому по божественным меркам он был старше Светопесни на шесть лет. А здесь, где боги обычно не проживали и двадцати лет, и средний возраст приближался к десяти годам, разница в шесть лет была очень значительна.
– Светопеснь, Румянец, – строго и официально произнес Надеждолов. – Добро пожаловать.
– Благодарю, дорогой, – улыбнулась ему Румянец.
Надеждолов кивнул и жестом пригласил их к столу. Три маленьких стола разделяло расстояние – достаточное, чтобы дать богам свое пространство, и при этом сохранять близость.
– Как у тебя дела, Надеждолов? – спросил Светопеснь, опускаясь на стул.
– Очень хорошо, – ответил Надеждолов. Голос его всегда казался слишком уж взрослым по сравнению с телом – словно мальчик пытался имитировать отца. – Этим утром среди прошений был истинно тяжелый случай – мать с ребенком, умиравшим от лихорадки. Она уже потеряла трех детей и мужа, и все за один год. Страшная трагедия.
– Дорогой мой, – обеспокоенно сказала Румянец. – Ты же не думаешь о том, чтобы… передать Дыхание, правда?
Надеждолов сел.
– Не знаю, Румянец. Я стар. Я чувствую себя старым. Может, пришло время уйти; я пятый по возрасту, как ты знаешь.
– Да, но наступают такие волнующие времена!
– Волнующие? – повторил он. – Что ж, они успокаиваются. Прибыла новая королева, и мои источники во дворце говорят, что она деятельнейшим образом старается произвести наследника. Скоро мы обретем стабильность.
– Стабильность? – переспросила Румянец; слуги принесли охлажденный суп. – Надеждолов, я с трудом верю, что ты так мало знаешь.
– Ты думаешь, что идрийцы хотят захватить трон при помощи новой королевы, – ответил Надеждолов. – Я знаю, что ты делаешь, Румянец. Я не согласен.
– А слухи в городе? – подалась вперед Румянец. – Идрийские агенты, которые мутят воду? Так называемая вторая принцесса в столице?
Светопеснь замер, не донеся ложку до рта.
«Что-что?»
– Идрийцы в городе всегда создают кризисы, – небрежно отмахнулся Надеждолов. – Помнишь того смутьяна шестимесячной давности, повстанца с внешних плантаций? Он, как помнится, умер в тюрьме. Иноземные рабочие редко становятся стабильным низшим классом, но я их не боюсь.
– Они никогда ранее не заявляли, что с ними работает человек короны, – указала Румянец. – Дело может очень быстро выйти из-под контроля.
– Я обеспечил безопасность моих интересов в городе, – ответил Надеждолов, переплетая пальцы. Слуги унесли суп; хозяин дворца сделал лишь три глотка. – А что с твоими?
– Им служит эта встреча, – отозвалась Румянец.
– Простите, – поднял палец Светопеснь. – Но, во имя Цветов, о чем мы вообще?
– О беспорядках в городе, Светопеснь, – пояснил Надеждолов. – Некоторые местные обеспокоены возможной войной.
– И ситуация может быстро стать опасной, – Румянец лениво помешала суп. – Я думаю, что нам надо подготовиться.
– Я готов, – ответил Надеждолов; внимательные глаза смотрели со слишком юного лица. Подобно всем младшим Вернувшимся – включая Короля-Бога – Надеждолов должен был взрослеть, пока тело не достигнет зрелости. Затем он замер бы как раз на грани расцвета лет, и перестал стареть, пока не отдаст Дыхание.
Он вел себя так по-взрослому. Светопеснь не особенно общался с детьми, но среди его слуг были юные ученики – и Надеждолов на них не походил. По всем отзывам он, как и другие юные Вернувшиеся, очень быстро повзрослел за первый год, и стал думать и говорить как взрослый, хотя тело его еще оставалось детским.
Они с Румянец продолжали обсуждать стабильность города, упоминая участившиеся случаи вандализма, похищения военных планов, отравление припасов в городе. Светопеснь не вмешивался, лишь подумав: «Кажется, красота Румянец его не отвлекает». Сама богиня взяла фрукты, и по обыкновению чувственно принялась посасывать дольки ананаса. То ли Надеждолову было все равно, то ли он не заметил, даже когда она наклонилась вперед, демонстрируя впечатляющий вырез.
«Он несколько отличается, – подумал Светопеснь. – Он Вернулся ребенком и очень мало времени вел себя по-детски. Теперь он взрослый в одних отношениях, и дитя в других».
Превращение сделало Надеждолова более зрелым. Он был выше и физически крепче обычных мальчиков его возраста, пусть даже и не обладал чеканными величественными чертами взрослого бога.
«И все же, – подумал Светопеснь, отправляя в рот кусочек ананаса, – у разных богов – разные тела. У Румянец нечеловечески хорошая фигура, особенно при ее-то стройности. А Доброзвезда пухлая и всюду округлая. Другие, вроде Всематери, внешне выглядят старыми».
Светопеснь знал, что не заслуживает могучего сложения. Он знал, как жонглировать – и как-то понимал, что обычно человеку надо долго и упорно работать, что бы получить такие мускулы. Лень, еда и питье должны были дать пухлое и слабое тело.
«Но были и тучные боги, – подумал Светопеснь, вспоминая некоторые виденные им портреты более ранних Вернувшихся. – Было у нас время, когда полнота считалась идеалом…»
Может, внешность Вернувшихся как-то соотносилась с тем, как общество их видело? Может, с их мнением об идеале красоты? Внешность Румянец это бы точно объяснило…
Кое-что пережило превращение. Язык. Навыки. И, если подумать, знания об обществе. Боги всю жизнь проводили на плато, и должны были быть куда менее приспособлены к жизни, чем были. Они хотя бы должны были быть невежественными и наивными. И все же большинство из них деятельно плели интриги, и строили сложные планы, удивительно хорошо схватывая события внешнего мира.
Сама память не выжила. Почему? Почему Светопеснь мог жонглировать и понимать слова вроде «бушприт», но не мог вспомнить, кем были его родители? И что за лицо приходит во снах? Почему в сновидениях в последнее время царят шторма и бури? Что это за красная пантера снова явилась ему в кошмарах в предыдущую ночь?
– Румянец, – поднял руку Надеждолов. – Достаточно. Прежде чем мы продолжим, я должен указать, что твои явные попытки соблазнить меня ни к чему не приведут.
Румянец отвернулась со смущенным видом.
Светопеснь оторвался от раздумий.
– Дорогой мой Надеждолов, – сказал он, – она не пыталась тебя соблазнить. Пойми, пожалуйста; аура привлекательности – просто часть личности Румянец. Частично потому она столь очаровательна.
– В любом случае, – ответил он, – на меня не повлияет ни это поведение, ни паранойя в аргументах и страхах.
– Мои источники не думают, что это просто паранойя, – произнесла Румянец; слуги унесли блюда с фруктами и доставили немного охлажденного рыбного филе.
– Источники? – повторил Надеждолов. – А кто именно эти «источники», о которых ты говоришь?
– Люди в самом дворце Короля-Бога.
– У всех нас есть люди во дворце Короля-Бога, – заметил Надеждолов.
– У меня нет, – вставил Светопеснь. – Могу у вас одолжить пару?
Румянец лишь вздохнула.
– Мой источник занимает важную позицию. Он многое слышит и знает; война точно надвигается.
– Я тебе не верю, – сказал Надеждолов, принимаясь за еду, – но это мало что значит, не правда ли? Ты пришла не убеждать меня. Тебе нужна лишь моя армия.
– Твои фразы, – подтвердила Румянец. – Управляющие фразы Безжизненных. Чем нам надо с тобой за них расплатиться?
Надеждолов взял еще рыбы.
– Знаешь, Румянец, почему я считаю свою жизнь столь скучной?
Она покачала головой.
– Если честно, я все еще думаю, что ты лукавишь.
– Нет, – произнес Надеждолов. – Одиннадцать лет. Одиннадцать лет мира. Одиннадцать лет, за которые я искренне возненавидел нынешнюю систему правительства. Мы все посещаем законодательные собрания. Мы слушаем дебаты. Но большинство из нас не оказывают влияния; при голосовании по конкретному вопросу какой-то вес имеют только те, у кого есть власть в этой сфере. Во время войны владельцы Приказов для Безжизненных становятся важны; в остальное время их мнение редко учитывается. Ты хочешь моих Безжизненных? Да пожалуйста! У меня одиннадцать лет не было возможности применить их, и я рискну сказать, что еще одиннадцать пройдут без проблем. Я отдам тебе Приказы, Румянец – но лишь в обмен на твой голос. Ты заседаешь в совете по общественным проблемам. У тебя важное голосование чуть ли не каждую неделю. В обмен на мои управляющие фразы ты должна обещать голосовать по общественным вопросам так, как я скажу, с сего момента и до смерти одного из нас.
В павильоне воцарилась тишина.
– А, вот теперь ты передумала, – улыбнулся Надеждолов. – Я слышал, как ты жаловалась на свои обязанности при дворе, как находила тривиальными свои голосования. Но не так просто расстаться с голосом, не правда ли? Только в нем и заключается твое влияние. Оно не слишком ярко, но сильно. Оно…
– Согласна, – резко сказала Румянец.
Надеждолов осекся.
– Мой голос – твой, – сказала Румянец, встретившись с ним взглядом. – Условия приемлемы. Я клянусь в этом перед твоими и моими священниками и даже в присутствии еще одного бога.
«О, Цвета! – изумился Светопеснь. – Она и впрямь серьезна».
Все это время он отчасти полагал, что опасения Румянец на тему войны были просто еще одной игрой. И все же глядящая Надеждолову в глаза женщина не играла; она искренне верила, что Халландрен в опасности, и хотела убедиться, что армия едина и готова. Ей было не все равно.
И это обеспокоило Светопеснь. Во что он ввязался? Что если действительно будет война?
Глядя на двух богов, он похолодел от мысли о том, как легко и быстро они разбираются с судьбой халландренцев. Для Надеждолова власть над четвертью армии королевства должна была быть священным долгом – но он был готов вышвырнуть ее просто потому, что стал скучать.
«Но могу ли я критиковать других за недостаток набожности? – подумал Светопеснь. – Я, неспособный поверить даже в свою божественность?»
И все же… вот в тот момент, когда Надеждолов был готов отдать свои Приказы Румянец, Светопесни показалось, что он нечто видит. Всплывшее в уме воспоминание. Сон, который он никогда не видел.
Сияющая комната, сверкающая и отражающая свет. Стальная.
Тюрьма.
– Священники и слуги, отойдите, – приказал Надеждолов.
Они отошли, оставив троих богов за полусъеденным обедом. Шелк павильона слегка бился на ветру.
– Управляющая фраза, – сказал Надеждолов, глядя на Румянец, – «Свеча, что дает мне свет».
Название знаменитой поэмы, ее знал даже Светопеснь.
Румянец улыбнулась; если она скажет эти слова десяти тысячам Безжизненных в казармах, то сможет изменить их нынешние приказы и полностью завладеть ими. Светопеснь подозревал, что к концу дня она отправится в казармы у подножия двора и начнет менять солдатам Надеждолова управляющие фразы, ведомые только ей, и, возможно, паре доверенных служителей.
– Теперь я удалюсь, – поднялся Надеждолов. – Этим вечером при дворе голосуют. Ты там будешь, Румянец, и отдашь голос в пользу реформистов.
С этими словами он ушел.
– Почему у меня такое чувство, что нами только что манипулировали? – спросил Светопеснь.
– Ты был бы прав, дорогой мой, если бы не было угрозы войны. А если война будет – то, возможно, мы только что подставили себя и спасли весь двор, а может, и все королевство.
– Как бескорыстно с нашей стороны, – заметил Светопеснь.
– Мы всегда такие, – отозвалась Румянец; слуги вернулись к ним. – Иногда до боли самоотверженные. В любом случае, у нас теперь власть над двумя армиями Безжизненных.
– Моих и Надеждолова?
– Собственно, – поправила она, – я о войсках Надеждолова и Доброзвезды. Она вчера мне их передала, и болтала лишь о том, как ее успокоило то, что ты лично заинтересовался случившимся в ее дворце. Кстати, очень умело проделано.
Кажется, она на что-то намекала; Светопеснь улыбнулся.
– Нет, я не знал, что это побудит ее передать тебе Приказы. Мне было просто интересно.
– Интересно убийство слуги?
– Собственно, да, – кивнул Светопеснь. – Смерть слуги Вернувшейся меня очень озаботила, особенно учитывая близость наших собственных дворцов.
Румянец подняла бровь.
– Разве я тебе лгал? – спросил Светопеснь.
– Лишь когда утверждал, что не хочешь со мной спать. Ложь, жгучая ложь.
– Снова намеки, моя дорогая?
– Конечно, нет, – возразила она. – Я говорила предельно прямо. В любом случае, я знаю, что о расследовании ты лжешь. Какова истинная цель?
Светопеснь помедлил, покачал головой и вздохнул, жестом приказав слуге принести обратно фрукты; они ему понравились.
– Не знаю, Румянец. Я начинаю думать, что в прошлой жизни был блюстителем закона.
Она нахмурилась.
– Знаешь, вроде городского стражника. Я очень хорошо допросил этих слуг. По крайней мере, по своему скромному мнению.
– Очень бескорыстному, как мы уже решили.
– Очень, – согласился Светопеснь. – Возможно, из-за этого я и умер «отважно», за что и получил имя.
Румянец подняла бровь.
– Я всегда думала, что отец некоей куда более молодой женщины застал тебя в постели с ней и убил. Это куда более дерзкая смерть, чем гибель от удара ножом при попытке поймать жалкого вора.
– Твои насмешки скатываются с моего добросердечного смирения.
– Неужели?
– В любом случае, – Светопеснь положил в рот еще кусочек ананаса, – я был шерифом или еще каким сыщиком. Могу поспорить, что если б мне дали меч в руки, то я оказался бы одним из лучших поединщиков в этом городе.
Она в течение секунды разглядывала его.
– Ты серьезен.
– До смерти серьезен. До смерти белки серьезен.
Румянец озадаченно остановилась.
– Личная шутка, – вздохнул он. – Но да, я верю. Хотя есть кое-что, чего я никак не пойму.
– И что же?
– При чем тут умение жонглировать лимонами?
@темы:
Переводы,
Cандерсон,
Warbreaker
-
-
20.03.2014 в 15:05-
-
20.03.2014 в 15:25Главное и сюжетные линии по тону разные преизрядно...)
-
-
20.03.2014 в 18:50-
-
20.03.2014 в 19:06-
-
20.03.2014 в 20:11